Нужно рассуждать логически. У меня есть два вражеских клана. Дуровы, и Скуратовы. Скуратовы, это я знаю благодаря Иисусу, ещё не напали на наш след, а значит, это точно не они.

Дуровы?

Тоже вряд ли. У них уже давно сформировавшийся штат наёмников, и французы в них, насколько я знаю, не входят. Хотя бы потому, что тесно общающиеся с императором Дуровы не могут себе позволить таких рисков.

Но… кто же тогда остаётся?

Есть, конечно, некоторые мыслишки…

Правда, не уверен я насчёт них. В общем… помнится, как тогда, в боулинге, пьяный Винокуров, пытаясь похвастаться, заявил, что у него есть «друзья из-за границы». Вполне возможно, что он намекал на французов. Почему нет?

Но… для чего ему меня или нас заказывать? Из-за этой хрени с дуэлью, что ли? Ну… так себе причина, если честно. Хотя, не знаю, может Винокуров насколько обидчивый, что его это тронуло до глубины души, вот и решил отомстить…

Другой вариант, и он, почему-то, пока что кажется мне более реальным, что французские наёмники хотели расправиться с Екатериной. Мало ли какие у них там проблемы в клане Аксёновых? Я же не в курсе. Вдруг кто-то из конкурентов заказал дочку главы. Такое часто, кстати, случается…

Надо бы выяснить.

Я позвонил Фёдору, назвал адрес и описал дорогу, как добираться до этого закутка по парку. Мне нужна была помощь парней. Пусть они утилизируют тела и как в прошлый раз пробьют их лица по интернет-базе.

Фёдор сказал, что они будут минут через тридцать, и пока что советовал сфотографировать уцелевшие лица.

— Твою мать… — Я по третьему кругу обходил французов, пытаясь найти хоть одного, у которого лицо было бы более-менее в порядке.

Не выходило.

Двоих, которых я резанул энергетическим лучом прямо по лицу, можно отбрасывать сразу. Там такое месиво, что и время тратить не нужно. Самый стойкий, что после взрыва впечатался в дерево, тоже выглядел неподобающе.

Как назло, француз ударился ровно своим лицом, и теперь оно выглядело, мягко скажем, не очень. Нос вошёл во внутрь, губы содрались, а глаза скрывались за мясной прослойкой.

Самым сохранившимся экземпляром был мужик, которому я расплавил грудь. Самым сохранившимся среди его друзей, конечно же. Но и он смотрелся далеко не так хорошо, как надо.

Лицо его было набухшим и кровяным. Вряд ли в обычной жизни он выглядел примерно так же. Тем не менее, я на всякий случай сфотографировал его.

Что же касается того, что за всем этим действом могли подсмотреть посторонние люди, то тут беспокоиться не стоило. Ещё раз повторю, что мы зашли в такой закуток, который не так и просто отыскать. Плюс ко всему, сейчас была почти что ночь.

Я оттащил тела в кусты и сел рядом с Екатериной. Лицо у девушки было заплаканным, она дрожала. Вряд ли от холода. Я обнял её и стал спрашивать, знает ли она что-то о делах своего отца, и может ли предположить, кто мог послать этих наёмников.

Екатерина отмахнулась. Не знаю, может она и правда не ведала ничего об этом, может, просто не хотела говорить после пережитого стресса. Я настаивать не стал. Девушка и так перенервничала, чего ещё и я мучить буду?

Попытался заговорить с ней о чём-то отвлечённом. Отвечала неохотно. Казалось, что витала в своих мыслях.

Понял, что лучше помолчать, ибо к тому располагало настроение. Мы просидели, ничего не говоря, минут десять. Как вдруг…

Екатерина повернулась на меня и спросила:

— Почему ты читал стихотворение про парус, когда дрался?

Не буду лукавить, этот вопрос застал меня врасплох. Я уже и позабыл, зачем делаю это каждый раз, когда жизни угрожает опасность. Но вопрос Екатерины пробудил во мне воспоминания.

Воспоминания о тех ужасных событиях, что случились ещё в прошлой жизни…

Глава 22

Снова лавочка. Снова парк. И снова Аксёнова. Вот только общая атмосфера какая-то гнетущая. Вся романтика улетучилась, треск фонаря и шелест листьев уже не радует, а раздражает. Французы, появившиеся из ниоткуда, попортили всю малину.

И даже после того, как я с ними разобрался, не стало лучше. Осадочек, как говорится, остался…

По большей части у Аксёновой. И у меня, как следствие её ненастроения.

Теперь не до вечерних ламповых посиделок, теперь нужно выяснить, какого чёрта это вообще было. Но пока мои сподручные бойцы добираются до места, есть время передохнуть.

Вот и передыхаю…

Мы с Екатериной сидели молча, думали о своём. Она, обычно разговорчивая, теперь молчала, как рыба. Всё смотрела куда-то под ноги. Медленно дышала. Но вдруг, минут через десять молчанки она повернулась на меня и с задумчивым лицом спросила:

— Почему ты читал стихотворение про парус, когда дрался?

Скрывать не стану — вопрос неожиданный. Не думал, что в такой ситуации Екатерину может заинтересовать то, почему я читал стихотворение. Причём не просто стихотворение, а стихотворение про парус!

Не забыла ведь.

А…кстати. Я уже как-то и позабыл про это, но она ведь… продолжила его! Продолжила стихотворение про парус. Екатерина узнала строчки и сумела договорить их за меня. Я ведь… так долго добивался этого хоть от кого-то. Но ни один из идиотов, с которыми у меня была драка, так этого и не сделал.

И такой шаг со стороны Аксёновой стал для меня сюрпризом. Ведь…

Ведь это стихотворение очень многое для меня значит. Возможно, слишком многое.

Я периодически забываю о нём, и совсем не повторяю. И вспоминаю лишь в моменты наибольшей опасности. В те моменты, когда жизни что-то угрожает. Или, когда я встречаюсь с людьми бандитского вида.

Но, почему так…?

Чтобы вспомнить о причине, нужно окунуться в далёкое прошлое. В слишком далёкое. То чудовищное событие произошло около сотни лет назад, ещё в моей прошлой жизни. В прошлом мире.

Екатерина буквально окунула меня в тот злополучный день своим вопросом.

— Да я… — Стал что-то мямлить, придумывать, как бы так ответить, чтобы не посчитали за странного. — Дело в том, что…

Дело в том, что сто лет назад я был ещё очень молод и слаб. К слову, примерно, как сейчас. Но было и отличие от нынешнего состояния. В тот момент рядом со мной была любимая девушка.

Любимая — в самом наилучшем проявлении этого слова.

Её звали Валерией. Я называл её Лерой.

Так вот, я был очень молод и слаб. И беден вдобавок. Мы снимали небольшую квартиру на окраине города, но в целом жили счастливо. Я как раз учился в академии и одновременно проходил службу мелким чиновником в одном государственном учреждении.

Можно понять, что свободного времени не было от слова совсем. Я грезил о великом будущем, о том, что изменю жизнь своей страны к лучшему. А это требовало определенных усилий.

В тот день я взял очередную подработку и остался в учреждении почти до ночи. Когда вернулся домой, наткнулся на открытую дверь, и Леру, лежащую в луже собственной крови прямо в коридоре. Она была мертва. Пулевое ранение в живот не оставило никакого шанса на продолжение жизни.

Чуть позже выяснилась до жути банальная, но от этого не менее неприятная правда. К нам в квартиру ворвались какие-то ублюдки, и вынесли все наши небольшие сбережения. Лера, скорее всего, попыталась дать какой-то отпор, и её убили.

По крайней мере, я всегда представлял себе это именно так. Что она пыталась защитить жилище, и поэтому с ней расправились. Такой поступок был бы в её духе. Лера жила бойкой девушкой.

Той, кто не смиряется с несправедливостью.

Этим она была похожа на Соню. На мою нынешнюю сестру.

А…да…

Причём тут, в этой трагичной истории, небольшой стишок Лермонтова?

Одинокий парус, бури, лучи света. Причём здесь всё это?

Я и сам, впрочем, не до конца понимаю. Просто Лера всегда говорила мне, что я очень похож на этот самый парус. И в последнюю нашу встречу она напомнила мне об этом.

Что стало после?

А всё продолжилось точно так же, как и шло, но уже без Леры. Я все свои силы сосредоточил на карьере, потому что знал, что она бы очень этого хотела.