— Лежите товарищи, не беспокойтесь, — махнул рукой Сталин, — я не на долго, к товарищу Рубенчику, — и он повернулся к онемевшему Яшке. — Ну, здравствуй, воин. Спасибо за дочку…

Иосиф Виссарионович давно ушел, а в палате так и стояла мертвая тишина, которую наконец-то нарушил подозрительный подполковник:

— Дааа, кому рассказать, не поверят! Сам не верил. И не верю… — он покачал головой и, кряхтя, отвернулся к стенке. Нет! Ну не может же такого быть! Потому что быть не может!

А один из капитанов тоскливо поддержал:

— Кончилась лафа. Теперь все по распорядку! Сцать ходить под конвоем будем.

На что второй возразил:

— Дурак ты, Вася. Как тебя в Смерш взяли? Ее над немцами сбили. Неужели думаешь, ее тут охранять будут⁈ — и обратился к Яшке, — Слышь, десантура, а какая она?

— Обычная, — Рубенчик начал оживать, — Мы еще в Крыму познакомились, на Перекопе. Она меня, раненого вытащила… — парня несло, а тут такие благодарные слушатели и нет рядом Луки, чтобы угомонить не в меру говорливого друга. Тем более, тайны-то никакой и нет. Иначе товарищ Сталин предупредил бы. А значит… Тем более, за дверью мелькнуло любопытное личико Людочки.

XII

Утром первого мая немцы поздравили десантников отчаянной атакой при поддержке танков, которая была отбита с потерями для обеих сторон. Такие атаки повторялись в течение всего дня по всей линии соприкосновения. Складывалось ощущения, что враг в очередной раз пытается найти слабое место в обороне для прорыва на Оршу. Маргелов доложил об активизации противника в штаб Западного фронта, откуда тут же получил приказ держаться, во что бы то ни стало. Держаться, так держаться. Можно подумать когда-то было иначе. Они держались под Ленинградом, на Перекопе, теперь будут держаться здесь. Боеприпасы пополняются вовремя, раненым своевременная помощь оказывается, кого надо эвакуируют,личный состав хоть и не так хорошо, как хотелось бы, но пополнятся, огневая поддержка, дай только ориентиры и сестренки прилетят, решат все вопросы или танкисты Самохина наведут ужас на врага своими слонобоями, как их прозвали в бригаде. Так воевать можно. С болью вспомнились моряки-балтийцы которыми командовал зимой сорок первого. Сколько их осталось навечно на заснеженном берегу Финского залива. Тогда бы им так воевать. Они не то что Липки, Шлиссельбург бы с парнями взяли.

Германцы атаковали до самой ночи. Уже в сумерках откатились на свои позиции, оставив на поле перед окопами десантников семь догорающих танков и десятки трупов. А утром второго наступила тишина. Разведка доложила, что в Сметанино немецких войск нет. От Вонлярово до Катыни обнаружено скопление живой силы численностью около двух рот, при двух танках и семи бронетранспортерах. Судя по степени потрепанности подразделения, там расположились те, кто вчера атаковал позиции десантников. Дальше разведка не пошла, слишком велик был риск обнаружения. Почти сутки бойцы Маргелова ждали новой атакующей волны. Вертолетчицы сообщили, что у немцев наблюдается какая-то суета, вот и пришлось держать людей в напряжении. Но ничего не происходило. Тишина. До самой ночи ни одного огневого контакта. На запросы «что происходит», штаб фронта отвечал приказом держаться. У Маргелова сложилось впечатление, что там сами не очень владеют обстановкой.

А в ночь со второго на третье мая партизаны сообщили, что к ним вышли разведчики 179 стрелковой дивизии. Войска Западного и Калининского фронтов соединились, завершив полуохват Смоленской группировки противника. 4-го мая 1943 года совместным ударом партизан и бойцов 43 армии был освобожден город Рудня, 5-го мая 306-ая дивизия взяла поселок Сураж. Красная армия вплотную подошла к Витебску. Моделю ничего не оставалось, как сдать Смоленск. На фронте наступило затишье. Как говорят в сводках, оперативная пауза. Красная армия пополнялась личным составом, боеприпасами и техникой, подтягивала тылы, наводила порядок на освобожденных территориях. Немцы спешно старались укрепиться на новых позициях. Все прекрасно понимали, что Смоленская операция, это только начало, следующим будет Минск.

А еще несколько дней назад отбивавшие яростные немецкие атаки гвардейцы Перекопской воздушно-десантной бригады внезапно оказались в глубоком тылу. Десантники, насколько это возможно в полевых условиях приводили себя в порядок и отсыпались, ожидая нового приказа. А его все не было и не было. Маргелов пытался выяснить хоть что-то в штабе фронта, но там от него лишь отмахнулись. Мол, не до вас сейчас. Ждите, отдыхайте. Отдыхать это, конечно, хорошо. Но две тысячи с учетом потерь здоровых, сильных, молодых парней мающихся от безделья это большая головная боль для их командования. Людей надо было временно чем-то занять. Василий Филиппович не придумал ничего лучше, чем озадачить своих ребят восстановлением жилья для деревенских, пострадавших от боев. Может, оно и не правильно, но смотреть на то, как бабы с малыми ребятишками ютятся на пепелище своих домов, вытаскивая из-под черных головней уцелевший скарб и продукты было невыносимо. И самому Маргелову и его десантникам. Поэтому за наведение порядка люди взялись с энтузиазмом.

А спустя еще двое суток, когда на западе возобновились бои пришел Приказ за личной подписью Верховного Главнокомандующего, что 4-ая гвардейская воздушно-десантная бригада временно поступает в распоряжение комиссара государственной безопасности 3-го ранга Волкова. Странно все это. Кто такой этот Волков, какие задачи будут поставлены перед бригадой? И вообще, каким боком десантники к госбезопасности относятся? Буквально через час после ознакомления с Приказом с Маргеловым связался сам Волков.

— Товарищ Маргелов? — раздался в трубке уверенный властный голос, — Комиссар госбезопасности Волков. Приказ получили, ознакомились? — без всяких предисловий перешел к делу чекист.

— Получил, ознакомился, ничего не понял, — так же без лишних экивоков ответил десантник. Будет он еще кружева кружить перед неизвестно кем. Но вместо ожидаемого раздражения со стороны начальства в трубке послышался одобрительный смешок.

— Потому и звоню. У Вас штаб в Велевках, товарищ гвардии полковник? — показал свою хорошую осведомленность Волков.

— В Велевках, — подтвердил Маргелов.

— Завтра в 15−00 буду у Вас. Проведем оперативное совещание, там и нарежу всем задачи. Примете, Василий Филиппович.

— Приму, — согласился ничего не понимающий Маргелов. Что у этого и госбезопасности своего кабинета нет, что он по чужим штабам совещания проводит? И кому это вам? Опять особисты тень на плетень наводят. И кто такой этот Волков. Вроде слышал где-то, только вот где и что.

— Все, Василий Филиппович, до завтра, — попрощался Волков и добавил, словно чувствуя недоумение собеседника, — Не ломайте голову. Завтра все узнаете, — связь прервалась.

Немцы ушли. Не бежали. Отступили планомерно, в лютой злобе оставив за собой руины и черные проплешины пожарищ. Взрывалось и сжигалось все, что представляло хоть какую-то ценность. Здания, сооружения, городская инфраструктура, исторические и архитектурные памятники, железнодорожные и трамвайные пути. Каким-то чудом уцелели часть крепостной стены и Свято-Успенский кафедральный собор, глядящий на город с высоты Соборного холма пустыми глазницами выбитых окон. Стаин стоял на ступеньках ведущих к храму и, кусая губы, смотрел на серые груды камней среди которых, в поисках оставшихся под завалами вещей, копошились фигурки людей. Он специально попросил остановиться здесь. Хотелось посмотреть на знакомый еще по той жизни город. Зря!

Смоляне потихоньку выбирались из подвалов, землянок, кое-как сколоченных времянок. Самые везучие ютились в уцелевших участках крепостной стены, служившей общежитием потерявшим кров людям. Ивелич повернулся к Александру, чтобы что-то сказать и осекся, напоровшись на пустой безжизненный взгляд командира, такой же черный, как провалы окон храма. Такого Стаина Николай еще не видел.