— Ну же! Ну! Нууууу! — внизу проносилась трава аэродрома, самолет качался с крыла на крыло будто пьяный. — Даваааай! — буквально проревел Василий, прижимаясь к земле и выключая двигатель. Тяжелый удар. Еще удар. Только б стойки выдержали! Еще прыжок и самолет спокойно покатился по земле, постепенно теряя скорость. — Ну, вот и все, вот мы и дома, — он откинулся назад и закрыл глаза. Василий понимал, что надо быстрей покинуть машину, которая в любой момент может загореться. Но не было сил. Да и предательством это будет по отношению к Яку. Он сидел в каком-то оцепенении и очнулся только, когда в кабину замолотили чем-то тяжелым. Он открыл глаза и посмотрел на пытающегося сорвать снаружи фонарь Агеева. Вот же неугомонный капитан. Видно же, что все нормально. Или не видно? Василий тяжело откинул фонарь.

— Товарищ майор, вы в порядке? — и столько страха и беспокойства было в голосе капитана, что Василию стало не по себе.

— В прядке. Не переживайте. И это… Извини, капитан, — выдавил из себя Вася.

— Ай, — Агеев отчаянно махнул рукой и, спрыгнув с крыла на землю, размахивая руками, как крыльями пошел к своему самолету. Да, уж, нехорошо получилось. Надо будет поговорить с капитаном. Хороший он мужик.

Василий сам выбрался из кабины и посмотрел на свой самолет. Правое крыло из-под сорванной обшивки сверкало голыми ребрами нервюр. А на фюзеляже между кабиной и мотором виднелась аккуратная строчка пулевых отверстий. Повезло. Повернувшись от самолета, он буквально натолкнулся на полные ужаса и слез глаза младшего сержанта. Почему-то из всех людей, толпящихся и галдящих около его самолета, в глаза бросился именно ее взгляд.

— Тебя как звать, красавица?

— Таня, — всхлипнув, представилась девушка.

— Выше нос, Таня! — улыбнулся он ей, подмигнув — Нас так просто не возьмешь!

Девушка робко улыбнулась в ответ, но Василий этого уже не видел. Он шагал к Агееву и Баклану, устроившимся прямо на земле у своих самолетов. Не стоит откладывать тяжелый разговор. Надо извиниться перед парнями. Да и не помешает понять, как немцы их подловили. Ведь не только он не заметил атаку, но и более опытные Агеев со старшими лейтенантами. А потом надо позвонить своим в Краснодар. Может Карначенок с ними связывался? В гибель старшего лейтенанта Василий верить не хотел. Ведь был же парашют! Был!

III

— Докладывай, Семен! — голос Сталина был спокоен и только чуть дернувшаяся щека и побелевшие от напряжения пальцы с силой сжимающие телефонную трубку выдавали его волнение.

— Товарищ Сталин, в пять часов утра немцы атаковали наши позиции в Севастопольском оборонительном районе и на Керченском направлении. Массированной бомбардировке подверглись Севастопольский рейд и Феодосия. Потоплены эсминцы «Свободный» и «Безупречный», получил повреждения лидер «Ташкент».

— Опять Октябрьский обосрался! — Сталин выругался по-грузинский.

— Не понял, Коба, — в голосе Буденного послышалось удивление, вроде до этого вице-адмирал крупных промахов не допускал. Если не считать потерю лидера «Москва», но там особо его вины не было, решение о рейде на Констанцу принимали в наркомате ВМФ.

— Тебе и не надо! — излишне резко ответил старому товарищу Сталин, — Почему о потерях докладываешь ты, а не флотские?

— Октябрьский арестован Мехлисом. Временно исполняет обязанности командующего флотом контр-адмирал Владимирский, — в голосе Буденного послышалась обида, — а почему флотские не доложились, я не знаю. У них там сейчас Мехлис командует. Наверное, сначала разобраться хочет. Обстановка там тяжелая.

— Ясно, — Мехлис действовал в рамках полномочий, добро на отстранение Октябрьского в случае, если командующий Черноморским флотом не будет справляться, у Льва Захаровича было. Но добро было на отстранение, а не на арест. Да и доложиться Мехлис был обязан. Ладно, с этим вопросом надо будет разбираться непосредственно с исполнителями. — С Мехлисом и флотом я разберусь. Что у тебя? — Сталину было не до обид друга, не то время. Да и Буденный не кисейная барышня.

— Севастополь интенсивно бомбят. Массированного штурма пока не было. И не думаю, что будет…

— Почему?

— А не чем им рвать нашу оборону, — голос Буденного радостно зазвенел, — сорок минут назад авиакорпусом Стаина уничтожен 833-й немецкий артдивизион. Восемь шестисотмиллиметровых мортир в труху, Коба! — восторженно доложил Буденный. — И «Дора»! Понимаешь, Коба?! «Дора»!

— Это точно?! — очень тихо спросил Сталин, — Стаин мне ничего не докладывал.

— Твой Стаин сухарь, хоть и молодой! — не понятно то ли хваля, то ли осуждая Стаина, заявил Буденный, — На него драгунскую форму надень, вылитый ротмистр Крымшамхалов-Соколов! Такой же зануда и уставник! И то, ротмистр, пожалуй, поживей будет! Карачай, как-никак! А этот твой! Пока не будет фотоподтверждения уничтожения целей, докладывать в Ставку не буду! — явно передразнил Стаина Буденный. Но, тем не менее, чувствовалось, что ворчит маршал не зло, а скорее уважительно. — Только какое еще ему подтверждение надо?! В Севастополе слышно было, как рвануло и зарево на полнеба! Да и попритихли немцы как-то сразу.

— Везде попритихли?

— Если бы! На Керчь давят. Особенно по фронту 44-ой армии. Потери большие. Раненых не успеваем эвакуировать. Боюсь, если так будут давить, придется отводить войска к Киммерийскому валу, — немцы действительно атаковали большими силами. И хоть это наступление ждали и готовились к нему, но очень уж мощной оказалась сила удара. Войска пока держатся, но Черняк уже просил подкрепления. А где их взять? Резервы, конечно, есть, но их мало и бросать в бой в первый же день немецкого наступления… Отход на подготовленные позиции на Киммерийском валу напрашивался сам собой. Так можно сохранить людей и технику. Не спеша ввести в бой подкрепления, а потом, вымотав противника контратаковать. Но это означало сдачу Феодосии, а на такое Коба не пойдет.

— И отдать врагу Феодосию?! — зло зашипел Сталин, подтверждая мысли Семена Михайловича.

— Но… — Буденный хотел что-то возразить, но Сталин не дал ему сказать ни слова.

— Отвод войск запрещаю! Семен, зубами, когтями, чем хочешь, но Феодосию и фронт удержи. Вводи в бой резервы. Разрешаю.

— И с чем останусь? У меня тех резервов кот наплакал! — начал распаляться Буденный.

— Будут тебе резервы. В течение трех дней к тебе начнут прибывать части 27-ой армии Резерва Главнокомандования.

— Нового формирования?! Опять ополченцы необученные?!

— Обученные, — в голосе Сталина послышалось недовольство, — не нравится, Малиновскому отдам, он не откажется.

— Не надо Малиновскому. Самому пригодиться. Коба, а авиацию?

— Тебе что, мало? Я тебе целый корпус отдал в усиление!

— Мало. Немцы тоже ровно не сидят. В небе мясорубка, потери большие — Семен Михайлович осекся. Там, в той самой мясорубке сейчас крутился сын Сталина.

— Хорошо, мы подумаем, что можно сделать, — голос Верховного был чересчур спокоен, — у тебя все?

— Все.

— Держи фронт, Семен. Не одному тебе тяжело.

— Есть, держать фронт, товарищ Сталин.

— Семен…

— Что, Коба?

На том конце трубки повисла тяжелая тишина, давящая даже через тысячи километров, разделяющих собеседников.

— Ничего, — наконец выдавил из себя Сталин, — Вечером жду доклада, — и он повесил трубку. Иосиф Виссарионович тяжело оперся рукой на стол и несколько секунд стоял, уставясь невидящим взглядом в зеленое сукно столешницы. Встрепенувшись, словно отгоняя неприятные, надоедливые мысли достал из ящика стола пачку «Герцеговины Флор» и вытащил одну папиросу. Машинально смяв мундштук, стал разминать табак. Пальцы дрогнули и папироса сломалась. Выругавшись, Сталин в сердцах выбросил ее в урну. Он не может, не имеет права думать о себе, о своих близких! Васька уже не мальчик! Он военный летчик, а значит должен воевать! А как хочется уберечь, спрятать, спасти! Он уже отдал стране одного сына! Неужели мало?! В урну полетела еще одна папироса. Да, мало! И если так будет надо, отдаст и второго! И дочь! Как отдает самого себя, всего без остатка! Но как же ничтожно мало он проводил с детьми времени! Как быстро они выросли! Незаметно мальчишки стали мужчинами. Ушли воевать. Яша погиб. То, что он в плену не верилось. Геббельсовская пропаганда, шитая белыми нитками! Сейчас и Васька на фронте. В самом пекле. О плохом думать не хотелось, но тяжелы, тревожные мысли сами предательски лезли в голову. Там на юге сейчас настоящее пекло! Бездумное, шапкозакидательское наступление он не допустил, есть надежда, что не повторится в этой истории катастрофы лета 42-го мира Стаина. Но немцы сильны, очень сильны! Малиновский [519] докладывает, что немцы вышли на окраины Ростова— на -Дону. Войска ведут городские бои. Похоже, вместо Сталинграда будет Ростов. Город отдавать нельзя, потеря Ростова грозит потерей всей Кубани. Но сейчас у них было время подготовиться. Есть резервы, есть новая техника, есть обученные обстрелянные люди. Спасибо Стаину, вовремя он появился. Чуть раньше было бы, конечно еще лучше. Но что есть, то есть. А вообще, молодец парень! И воюет неплохо! Все-таки уничтожили они Дору! Сталин мимолетно улыбнувшись тому, как Буденный докладывал об уничтожении немецкой сверхтяжелой артиллерии, покачал головой. А Стаин так и не докладывает. Ждет подтверждения, результатов аэрофотосъемки. Молодец! Все командиры бы такими были. А то по рапортам некоторых товарищей выходит, что немецкую армию мы уже уничтожили полностью и не один раз. Ничего. С этим тоже порядок наведем! Уже наводим. Работают и Лаврентий и Лев.