Хоть арестовать Семена Чеботарев не мог, пусть этим занимается гестапо, уж он доложит о своих подозрениях обязательно, но приглядывать за старостой ему никто не мешает. А девка… С девкой он ночью поиграет, заодно и этого скользкого Кулемина проверит. На живца так сказать.
Пить Семену уже никто не предлагал, более того с него теперь не сводили глаз. Да и не до застолий было ему. Мозг мучительно перебирал варианты и не находил. Оставалась одна надежда, что то, ради чего Уношины должны разжечь костры случиться раньше, чем эти звери займутся Мариной. Не верующий Семен сейчас истово молился. Только бы все получилось! Только бы пришла помощь! Бесполезно. Вот Чеботарев опрокинул в себя еще стакан, повел мутным взглядом и скомандовал Климовичу:
— Веди девку, Клим.
— Ага, — радостно ощерился садист и вскочил.
Все, пора. Плевать. Может хотя бы отвлечет их, а там будь что будет. Спокойный, робкий и безответный Семен дернул из кармана пистолет и открыл огонь. Согнулся от пули в живот Климович, брызнула кровью и мозгом голова Стряуки, по-звериному низко завыл раненый в плечо Чеботарев. И все. Темнота. Приклад тяжелого карабина оглушил бывшего бухгалтера и на слабое безвольное тело посыпались удары сапогов. Он добился своего, отвлек палачей от ребенка.
В поднявшейся суете, пока оказывали помощь командирам, пока вымещали злобу на старосте, забыли о пятерке местных полицаев, бывших вроде как заодно с Кулеминым. Когда вспомнили, загорелись уже в поле огни, а с неба послышался приближающийся рев винтов.
Десантники Маргелова уничтожили перепившийся взвод предателей в одно мгновение. Пленных не брали, куда их девать. Семен был еще жив. Освобожденная девочка тут же кинулась к окровавленному избитому куску плоти, захлебываясь слезами. И не смогли ее удержать здоровые крепкие парни десантники. Так и улетела Маришка на Большую землю, нежно держась за переломанные сапогами пальцы любимого. Она выходит его! Обязательно выходит! И как обещала сама себе выйдет за него замуж. И люди будут оглядываться вслед счастливой паре с двумя маленькими ребятишками — мальчиком и девочкой. И гадать, что нашла эта ослепительная юная красавица с тугой русой косой в хромоногом невзрачном мужичонке с покрытым шрамами лицом и трясущейся седой головой с залысинами. Но это будет потом. После войны. А пока Семену еще надо выжить и научится снова ходить и говорить, а Маринке подрасти.
VIII
Внезапный удар по германским тылам увенчался успехом. Не ожидавшие нападения тыловые части и отряды вспомогательной полиции практически не оказали сопротивления хорошо подготовленным десантникам и запредельно мотивированным партизанам. Пленных старались не брать, возиться в окружении с ними будет некому и некогда. Лишь захваченных случайно оказавшихся в Надве двух офицеров Абвера отправили на лесной аэродром для дальнейшей переправки на большую землю. Но все равно, сдавшихся хватало. Одно дело уничтожить врага в горячке боя и совсем другое стрелять в бросившего оружие и поднявшего руки человека. Таких сгоняли в пакгаузы железнодорожной станции.
Бой и возня с пленными заняли от силы часа полтора. А потом началась тяжелая изнурительная работа по подготовке оборонительных позиций. Копали, как никогда в жизни. Каждый понимал, насколько глубоко он сейчас зароется в землю, настолько выше окажутся его шансы выжить, когда немцы спохватятся и постараются уничтожить засевший занозой у них в тылу десант. А пока пехота окапывалась, вертолетчики успели еще дважды слетать туда и обратно, перебросив в Надву и Архиповку по батарее сорокопяток и дополнительно патроны и медикаменты. Последний вылет делали, когда рассвело. Только вот немцам было уже не до странных пролетов русских над передним краем. Началась артподготовка, а по штабам довольно точно отработала советская авиация. Плюс ко всему возникли серьезные проблемы со связью, эфир был забит шумом и воем. Это в общую работу по разгрому смоленской группировки врага включились 131-ый и 132-ой радиодивизионы специального назначения, оснащенные новейшими системами радио-электронной борьбы [563] . Проводная связь тоже не всегда выручала. Постарались заранее отправленные во вражеские тылы разведывательно-диверсионные группы, подпольщики и партизаны. Сейчас вермахт повторял судьбу РККА сорок первого года. Поэтому и спохватилось командование немецких частей в Смоленске о странном молчании Орши и Витебска и отсутствии с запада эшелонов довольно поздно.
В Надве партизаны уже приняли первый бой с разведкой противника, высланной из Рудни для прояснения ситуации, а на позициях бригады Маргелова стояла тишина. Лишь далеко на востоке громыхала канонада смертельной битвы. Со стороны Криснево приехала подвода с двумя пьянючими в хлам полицаями. Эти даже не поняли, что жизнь их с этого момента сделала очередной крутой поворот. Их бы, наверное, тут же и расстреляли, но вот только после случая в Архиповке, когда десантников встречали парни с белыми повязками и в немецкой форме, а староста, спасая связную партизан, вступил в безнадежный бой с картелями, с таким решением решили повременить. Пусть потом «Смерш» разбирается. А вдруг эти тоже окажутся подпольщиками на задании. Но связать связали, да и бросили в сарай, проспятся, особист их допросит, если к тому времени до того будет.
Свежевыкопанные траншеи полного профиля потихоньку наполнялись грязной черной ледяной водой щедро выплескиваемой из себя проснувшейся после зимней спячки землей и бойцы в ожидании боя расположились наверху, с удовольствием подставляя теплому солнцу лица и обтянутые тельниками плечи. Кто-то смолил пока еще имеющимися в запасе папиросами, кто-то грыз сухарь. Бойцы в бригаде большей частью обстрелянные. Потому никто перед боем не суетился и особо не мандражировал. Справедливо считая, что это врагу надо их бояться. А им не пристало трястись, они гвардия. Глядя на «стариков», успокаивались и «молодые». И только нервные, слегка дерганные движения рук выдавали их нервное напряжение.
— Хорошо-то как! — вздохнув всей грудью, протянул кряжистый усатый боец с мощными большими крестьянскими руками с узловатыми корявыми пальцами, укладываясь на расстеленный на бруствере ватник, — Землей пахнет. Весной. И лесом. Почти как у нас в Сибири, — он зачерпнул пригоршню земли и скомкал ее в кулаке, потом с интересом глядя на получившийся комок растер его пальцами, — И землица теплая. Жадная. Ласки хочет, — по его угрюмому лицу пробежала теплая улыбка.
— Эк, ты, Лука, о ней, — весело отозвался сухопарый долговязый живчик с карими навыкате глазами остро поблескивающими на мир из-под кучерявой челки, — Как о бабе прям. Даже мнешь ее, как титьку.
— Балобол ты, Яшка, — усмехнулся сержант Лукогорский. Несмотря на свой простовато-крестьянский вид, успевший перед самой войной в сорок первом закончить Новосибирский сельскохозяйственный институт, получив диплом агронома. А вот поработать в родном колхозе так и не успел. Началась война, и ушел Сашка Лукогорский одним из первых на фронт. Потом была учебная рота и самое пекло битвы за Москву. Ранение, госпиталь и воздушно-десантная бригада. Ну а дальше уже с ней. Учеба, бои в Крыму, снова учеба и новый десант. А тут, вдруг, ударил в ноздри этот дурманящий весенний запах талого снега, ждущей пашни земли и прелой листвы и накрыло. Такая злость взяла на немца. Под Москвой и в Крыму такой не было, как сейчас. Тут бы пахать, сеять, хлеб растить, знания свои, уже порядком подзабытые применять, а он вынужден воевать. И в то же время грудь разрывало нежностью. К этой земле, весне, лесу. Еще этот Рубенчик! Нет, так-то он парень отличный, сколько раз они друг друга выручали в бою. Но вот язык у него без костей. Баламут и матершинник. И не скажешь, что сынок профессора и Ленинграда. А главное, прав же паразит! Бабу охота! И девки эти, вертолетчицы! Кровь с молоком! Отчаянные! Сержант отломил у самого корня бледно-зеленую, еще не набравшую жизни травинку и сунул ее в зубы. — А земля она и есть баба. Так же любит ласку, заботу и мужские руки, так же родит и любовь дарит свою. Это вы городские в своих домах каменных от земли отошли.