— В полдень по беженцам прокатился слух, что немцы прорвали фронт и их танки букавльно в нескольких километрах от нас. Мы решили продолжить путь. Только свернули с шоссе, на проселки. Пусть так дольше, но безопасней. Мы так думали. Лучше бы мы остались! — девушка в сердцах хлопнула ладонью по столу. Нас обстреляли часа через два. Из леса хлестнула пулеметная очередь и на дорогу выскочили два мотоцикла. Йозька с Колей-милиционером, схватив винтовки, выпрыгнули из машины, крикнув водителю, чтобы ехал дальше, — Ида судорожно вдохнула воздух и прикусила губу, сдерживая рыдания. Так непривычно было видеть плачущей эту сильную девушку. Она резко встала и, подойдя к умывальнику, ополоснула лицо и с остервенением вытерлась. Вернувшись за стол, она продолжила, спокойно, как будто рассказывая о чем-то обыденном и привычном:
— Через час мы встретили колонну наших войск, двигавшихся в сторону фронта. Водитель рассказал командирам о засаде. Нам выделили бойцов, и мы вернулись, туда, где остались Йозеф с Колей. Было тихо. Только пение птиц и шум леса. Так красиво и мирно, — Ида горько усмехнулась. — Ребят мы нашли метрах в пятидесяти от дороги. Коля погиб сразу. Наверное, еще во время боя. А Йозька… — из прокушенной губы девушки потекла струйка крови, руки заскребли по столешнице, ломая ногти, — Йозя был еще жив. С выколотыми глазами и вспоротым животом они привязали его к дереву и ушли. Девушка темными, полными боли и ненависти глазами посмотрела на Зину с Сашей: — Это были поляки! Понимаете?! Поляки!!! — надрывно крикнула она. — Их догнали и уничтожили. Да они и не прятались особо. Думали, что наших войск тут нет. Ида кровожадно усмехнулась: — Жаль, меня там не было, я бы их так же, как они Йозьку! Голыми руками, по кусочкам!
Зина подсела к Весельской и, всхлипывая, обняла подругу. Ида тоже обняла Зину. Они сидели, обнявшись, и смотрели пустыми глазами в свое прошлое, изломанное, поруганное этой проклятой войной. Такие разные и такие похожие. А Сашка не знал куда себя деть. Он хотел уже встать и выйти, чтобы дать девушкам побыть вдвоем, выплакать свою боль, как Ида вновь заговорила:
— Двадцать четвертого мы приехали в Минск. Я сама сдавала документы, которые везли Йозеф с Колей в ЦК Белоруссии. Двадцать пятого на поезде мы уехали в Москву. А двадцать восьмого немцы захватили Минск. Как добирались до Москвы, рассказывать не буду. Все те же бомбежки, могилы вдоль насыпи. Друзья отца помогли нам и отправили дальше в эвакуацию, в Тамбов. Там у папы тоже были знакомые. Они и помогли мне попасть на курсы. Я хотела на фронт. Мстить. Но меня отговорили. Сказали, что здесь нужнее буду. Но, наверное, вернемся из Ленинграда, буду просить о переводе. Не успокоюсь, пока не начну их убивать. Всех! И немцев, и поляков, и финнов! — в синих глазах девушки яростная одержимость, которую она тут же подавила и виновато посмотрела на Сашку с Зиной. — Вы только не обижайтесь. Но не смогу я с вами. Мне туда надо, — она кивнула в сторону линии соприкосновения.
Сашка покачал головой:
— Не надо. Отомстишь. Я тебе обещаю!
Ида испытующе посмотрела парню в глаза и, увидев то, что хотела, молча кивнула.
В сенях раздался шум открывающейся двери и спустя мгновение в комнату ввалился румяный с мороза чем-то встревоженный Харуев. Он удивленно посмотрел на заплаканных девушек, но, ничего не спрашивая, махнул рукой Сашке:
— Саш, пойдем, выйдем, поговорить надо. Есть информация. Срочная.
XIII
— Да поймите же вы, не могу я их взять! Не могу! — Сашка сердито махнул рукой. Это препирательство длилось уже минут двадцать. Надо готовить машину к вылету, истребители, вон, уже вовсю крутятся у своих «американцев», а он никак не может добраться до вертолета. А все потому, что насели на него эти трое. Пожилой мичман из местного БАО, отвечающий за воздушную эвакуацию людей и начальник гражданского эвакуационного пункта, худой, как щепка мужчина, неопределенного возраста с блеклыми, ввалившимися, усталыми глазами настойчиво убеждали Сашку взять с собой на Большую землю детей из детского дома. А рядом в стареньком пальто, закутанная в шаль стояла маленькая и худенькая директор детдома и молча кивала, разрывая Сашке сердце своими полными мольбы глазами. А он не мог их взять! Просто потому, что был не уверен, долетит ли сам до Большой земли.
Харуев вчера был встревожен не без причины. Во время сеанса связи с командованием ему сообщили, что Абвер все-таки заинтересовался войсковыми испытаниями новой техники на Ленинградском фронте, предположительно той, что навела шороху в тылах ГА «Центр» и сорвала темпы наступления на Москву. По агентурным данным немцы готовят воздушную засаду. А из Лаппеенранте готовится выйти, разведывательно-диверсионная группа финнов. Летчики Люфтваффе должны принудить к посадке или сбить вертолет, а финны обеспечить захват пленных и, по возможности, эвакуировать сбитую технику к себе в тыл, что в принципе было вполне выполнимо. Если летчикам не удастся выжать вертолет на РДГ, то у них есть приказ любой ценой уничтожить незнакомый летательный аппарат.
Весь вечер Сашка с Демидовым решали, как избежать угрозы. Самое простое- это изменить маршрут, которым они обычно летали. Только вот на Волхов выходить все равно придется где-то примерно там же. А давать кругаля не было возможности по причине нехватки топлива. Да и куда уходить-то? Южнее? Так там Шлиссельбург, где немецкая авиация контролирует все небо. Севернее? Там уже финны. Вот и оставался узенький коридор вдоль Дороги жизни. Над самой дорогой старались не летать, чтобы не пугать людей на земле. А сейчас тем более нельзя прижиматься к магистрали, чтобы не навести на какой-нибудь обоз финских мясников. Что могут натворить эти бравые убийцы с беззащитными эвакуируемыми, Сашка себе представлял, показывали ему фотографии еще со времен Северной компании. А они натворят, если основная цель пройдет мимо! Охрана дороги, конечно, была предупреждена и меры приняты, но очень уж эффективно умели действовать финны. В общем, куда не кинь, везде клин.
Решили ничего не менять, только уведомили командование полка, чтобы в случае нападения, выслали подмогу. К морячкам обращаться не стали. Раз немцы уверенны, что смогут подловить вертолет в воздухе, значит кто-то им должен сообщить о времени вылета. А это крот на Гражданке, не факт, что кто-то из флотских, но перестраховаться надо. Если Абвер поймет, что их планы раскрыты, операцию перенесут, придумают что-то новое, и большой вопрос, удастся ли узнать их новые планы вовремя.
И вот при таких обстоятельствах ему пытаются навязать кучу детей! Тащить ребятишек в гарантированный бой Сашка себе позволить не мог и упирался, как мог. А мичман с начальником эвакопункта все давили. Из-за непогоды эвакуация, как по земле, так и по воздуху приостановилась, и детский дом был переполнен. Кормить детей нечем. Моряки, конечно, поделились продуктами, но полностью на довольствие столько народа они взять не могли. Излишков просто не было. Все, что отдали детдому, было выкроено из пайков обслуги аэродрома. Летчики тоже хотели поучаствовать, но им запретили. Снижение летной нормы- это потеря боевой эффективности. Только парни все равно скинулись продуктами. Поучаствовали в этом и Сашка с девушками.
— Да есть у тебя сердце или нет?! У самого рожа сытая, а дети пусть умирают?! — зло плюнул ему в лицо Сашке начальник эвакопункта, а мичман молча отвел взгляд, пихнув говорившего в бок, чтоб тот не особо-то горячился. Морячок знал настоящее звание и ведомственную принадлежность Сашки. Парня захлестнула обида.
— Меня там немцы ждут! — ткнул он рукой в небо, — Я не уверен, что долечу! А вы мне в бой детей навязываете! Погибнут же! Я и их бы оставил, — еще один злой тычок пальцем в сторону Иды с Зиной, которые от таких слов одновременно обиженно вскинули головы, — только они не останутся! А дети могут остаться и выжить! Завтра улетят! Что, день не продержитесь?! Лицо у Сашки горело, его трясло и очень хотелось выматериться. Наверное, он так бы и сделал, только вот остановила его директор, робко дернувшая разгоряченного парня за рукав комбинезона.