— Товарищи! — низкий голос Клязьмина эхом отразился от стен, — Каждый день, каждую минуту мы с вами ждем вестей с фронта, от наших близких и родных! Наша непобедимая рабоче-крестьянская армия и флот, под мудрым руководством товарища Сталина громят врага! Отогнаны германский фашист и его прихвостни от Москвы и Ленинграда, героический обороняется Севастополь. Бьются не жалея жизни на передовой наши сыновья и дочери! Все вы знаете инженера Шадрина Михаила Ивановича и его жену, библиотекаршу Валентину Михайловну. Сегодня к нам в гости с фронта приехала их дочь — Лида, со своим командиром подполковником государственной безопасности Стаиным Александром Петровичем. Поприветствуем их! — и Клязьмин яростно захлопал в ладоши, к удивлению Сашки люди поддержали парторга такими же восторженными аплодисментами, будто они с Лидой артисты какие или руководители партийные. — Товарищ Стаин, Лида, давайте, поднимайтесь сюда. Сашка с Лидой красные от всеобщего внимания поднялись на эстакаду и встали рядом с парторгом.

— Чет больно молодой подполковник-то, — раздался чей-то выкрик. Клязьмин нахмурился:

— Молодой, — а потом, посмотрев на Сашку, попросил, — Товарищ подполковник, расстегните шинель, пожалуйста? Сашка, закусив губу, отрицательно помотал головой. — Ну и зря! — не растерялся парторг и ткнул Сашке на грудь. — Там два Ордена Ленина, Красное знамя и Звезда Героя, лично видел, — а потом ткнул в Лиду, — и там Красное знамя! По толпе прокатился гул. — Сам товарищ Сталин награждал! Да вы уже знаете. Михал Иваныч всем похвастаться успел! — послышался смех, и люди стали оборачиваться к красному от смущения и гордости за дочь инженера, к руке которого прижалась Валентина Михайловна. — Достойную дочь вырастили товарищи Шадрины! — и опять аплодисменты. — Я попросил товарища Стаина и Лиду, рассказать вам, как они воюют, как бьют ненавистного врага, как встречались с товарищем Сталиным. «Ага, попросил, — подумалось Сашке, — перед фактом поставил, еще и с орденами этими… Ну, парторг!» А Клязьмин продолжал: — Товарищ Стаин с товарищем Шадриной не отказались поговорить с рабочими нашего завода! Но и у них к вам будет просьба, но о ней вам скажет сам товарищ Стаин. «Не, вот гад!», — Сашка зло кусал губу, смотря себе под ноги на железную решетку настила эстакады. — Прошу, товарищ подполковник, — дал ему слово Клязьмин. Сашка поднял взгляд и посмотрел на людей. Худые, с впалыми в темных кругах глазами, в основном женщины и пожилые мужики. Ну и дети. От двенадцати до семнадцати. Хотя кто разберет, сколько им. Все они выглядят взросло, разница только в росте. И что сказать этим людям? Как о чем-то просить, если они и так делают все что могут?! Даже больше того, что могут! Сашка стоял молча, сжимая и разжимая кулаки и люди тоже молчали, выжидающе смотря на него. Наконец, молчать стало невыносимо, и он тихо заговорил:

— Знаете что самое трудное в работе командира на фронте? — несмотря на не громкий голос, благодаря внимательной тишине его было прекрасно слышно. Он еще раз обвел взглядом людей и громче ответил на свой вопрос: — Ждать! Ждать, когда они, — он кивнул на Лиду, — вернуться, из вылета, в который ты их отправил — и, крутнув головой, будто его душит воротник гимнастерки, после паузы добавил, — или не вернуться. Тишина в цехе была такая, что было слышно, как где-то вдалеке гудит мотором машина. — Боевой вылет недолгий. Час, полтора. А потом машины начинают возвращаться. А те, кто на земле считают… Одна, вторая, третья, четвертая… Все! И сразу на душе легко. Послышался облегченный выдох. Люди словно были вместе с ним там, на аэродроме. — Так это час, полтора ожидания. А вы, — у Сашки неожиданно перехватило горло, — а вы ждете дни, недели, месяцы. Ждете, работаете, отказываете себе во всем. И только сводки по радио, редкие письма и полный город раненых. Вот где героизм! Ждать! Так как вы ждете! И верить! Я не знаю, смог бы я так… Наверное нет. И он, повинуясь внутреннему порыву, вдруг низко поклонился этим людям. — Спасибо вам! В оглушительной тишине послышался женский всхлип и вдруг как-то одновременно все захлопали Сашке, выкрикивая, что-то ободряющее и одобряющее. Наконец, хлопки затихли и он продолжил:

— Наш корпус только формируется. И хоть обеспечивают нас, благодаря вам хорошо, но есть и нехватка. Перед тем как прийти к вам на завод, мы были на «Комсомольце», просили стартеры. Нам пообещали помочь. Теперь вот у вас хотели ПАРМы взять. А оказывается, нет их. Я понимаю, вы работаете на износ. Просто нам без мастерских тяжко будет. Придется бросать технику, которую восстановить можно. Вот, — Сашка развел руками. Тишина стала тяжелой. Люди действительно работали на износ и возможное увеличение объема работы никого не радовало. Молчание затягивалось, и Клязьмин уже набрал было в грудь воздуха, собираясь что-то сказать, как из толпы раздался голос:

— Ты погодь, Пал Артемыч, я скажу, — раздвинув плечами первые ряды, к эстакаде вышел совсем старый мужичок с лицом изрезанным морщинами и бледно-голубыми глазами, пытливо поглядывающими на Сашку и Лиду из-под топорщащихся как попало густых седых бровей. Черная фуфайка его была пропитана мазутом, кое-где из прорех торчала грязно-серая вата. Поднимаясь на эстакаду, он вытирал грязные от смазки руки ветошью. Забравшись наверх он обвел взглядом людей и, зло усмехнувшись, спросил:

— Молчите, тля?!

— Дядька Матвей, — воскликнул Клязьмин.

— Ты, Паша, меня не останавливай, я, как умею, так и буду говорить. Поздно меня переучивать, скоро к архангелу Петру на встречу отправлюсь, там и отвечу за грехи свои тяжкие — старик перекрестился, как ни странно, никого такое его поведение не шокировало, и парторг даже не поморщился, — Тяжко, тля?! Работы испужались?! — он со злой усмешкой смотрел в цех.

— Ты, дядька Матвей говори да не заговаривайся! — обиженно выкрикнул из толпы молодой паренек, — работы мы не боимся! Только когда делать-то? Спим же на заводе, чтоб домой не ходить, время не терять.

— Значит, поспим на час меньше, а сделаем им эти ПАРМы! — рубанул рукой дядька Матвей. — Я Лидку помню, когда она голоногой пигалицей вокруг завода по лужам рыськала. И женишка ее помню Петьку. Околачивал тут на проходной груши энтим самым, ее ожидаючи от мамки, — послышался гогот. А Лида густо покраснела. — А теперь она германца лупит в хвост и в гриву! И если ей для того нужна моя помощь, я вообще, тля, спать не буду, а помогу! И вам, тля, не дам! — он зло уставился на парня, — Вы меня знаете, тля! — паренек отвернулся. Видать дядька Матвей был действительно суров. Старик повернулся к Клязьмину, — В общем, Артемыч, ты оформляй все, как там надо по вашей партейной линии, выделяйте материалы, сделаем мы все, сколь надо. А ты вьюношь, — дядька Матвей посмотрел на Сашку, — воюй спокойно. Мы тут в тылу справимся. Все, кончай разговоры, — мужчина махнул рукой, не дожидаясь от Сашки ответа и стал спускаться с эстакады, — работать айда, — и люди, повинуясь его распоряжению, отданному мимоходом, рабочего стали расходиться по местам.

С проходной Сашка вышел с тяжелым сердцем. Вроде и получилось все, что задумывал. И стартеры будут и ПАРМы, но на душе было погано. Перед глазами стояли уставшие тусклые лица рабочих и яркий, светлый, пронизывающий, требующий невозможного, взгляд дядьки Матвея. Надо скорей уговаривать маму Никифорова и домой, в корпус. Еще неплохо было бы встретиться с Надей. Но это уже как получиться.

XI