Навязчивая идея. Эта завладевшая всем существом Вики мысль — во что бы то ни стало найти тело матери — препятствовала проявлению скорби, которую она должна была испытывать, заслоняла от нее всю остальную жизнь. Генри задумчиво оперся о ствол дерева. Как долго еще он позволит этому продолжаться? Вампир знал, что смог бы пробиться сквозь выставленные ею заслоны, но какой ценой? Смог бы он это сделать, не сломив подругу? Не утратив ее? Не оставляя за собой детектива-сержанта Майкла Селуччи подбирать обломки?

Внезапно он улыбнулся, ряд белоснежных зубов сверкнул в темноте. «Ты измеряешь свою жизнь столетиями, — попенял самому себе Фицрой. — Дай ей немного времени самой справиться с этим. Ведь прошла всего пара дней». Слишком долгий срок, по меркам двадцатого столетия, чтобы столь глубоко погружаться в преодоление неприятностей; в этом веке умели быстро и аккуратно избавляться от мыслей подобного рода, промелькнуло в его сознании. Конечно, считается, что подавление эмоций наносит вред здоровью, но... вряд ли можно было утверждать, что ее состояние могло соответствовать определению «одержимость навязчивой идеей». По-видимому, присутствие Майкла Селуччи вызывало у него ощущение, что все это длилось гораздо дольше. «Я не могу сделать для нее больше, чем в моей власти. Надо верить в ее силу и здравый смысл и не сомневаться, что, насколько это возможно, она тебя любит».

«Вас обоих», — добавил внутренний голос.

«Заткнись», — с яростью велел он ему.

Выпрямившись, вампир оторвался от дерева и тут же замер; волосы у него на затылке встали дыбом. Секундой позже он услышал крик.

Звук отражался от стен близко расположенных зданий, что затрудняло определение его источника. После расследования нескольких ложных следов Генри оказался на маленькой, ютящейся на задворках автостоянке, около которой как раз, визжа тормозами, остановилась университетская полицейская машина. Ее фары осветили находящуюся в совершенно невменяемом состоянии девушку-подростка, пятившуюся от машины, и тела столь же юного паренька, наполовину выпавшего из машины на тротуар. Очевидно, он был уже мертв, когда ее дверца открылась: только мертвые падают с подобной бескостной вялостью, вне зависимости от места падения.

Прищурив глаза, чтобы защитить их от яркого света, Фицрой скользнул в густую тень. Не было ничего необычного в том, что случайного прохожего привлекли громкие крики, однако, анонимность обеспечивала подобным ему существам большую безопасность. Не производя шума более ощутимого, чем ветер, обдувающий известняковые стены, он стал удаляться прочь. Девушка была в безопасности; он, конечно, мог бы вмешаться в произошедшее, окажись там вовремя, но сейчас помочь уже никому не мог.

— Этот тип выглядел так, словно был мертв! Словно сотня смердящих покойников! Я не истеричка! Говорю вам, точь-в-точь как в кино про живых мертвецов! — Последние слова девушки захлебнулись в отчаянных рыданиях.

«Этот тип выглядел так, словно был мертв».

А труп бесследно исчез.

Фицрой остановился и повернул назад. Возможно, между этими событиями и не было никакой связи. Обходя угол здания, он едва не задохнулся. Запах смерти, с которой вампир только что столкнулся в похоронном бюро, показался ему настолько удушающим, что он должен был повернуть обратно. Он проследил этот запах от стены здания до какой-то выбоины у въезда на дорогу, и здесь его потерял.

Услышав завывания приближающихся сирен, Генри еще более углубился в сумрак ночи и заставил себя вернуться к автостоянке. Девушка, конечно, вопреки ее заявлениям, могла оказаться истеричкой, пережитый ужас нарисовал ей чудовищные подробности убийства, каких не было на самом деле. Полиция явно придерживалась такого мнения. Он же так не считал.

«Если Генри ничего не обнаружит в морге, я попрошу его начать ездить в автобусах. Молодого человека с азиатской внешностью, сидящего возле задней двери и постоянно жующего конфетки, выследить будет не слишком сложно. Селуччи сможет делать то же в дневную смену». Вики обвела карандашом место пересадки на Брок-стрит на карте автобусных маршрутов. Информация не столь уж исчерпывающая, но это было то немногое, что находилось в их распоряжении, и она понимала, что у полиции проработать этот след не будет ни времени, ни особого желания. Если Том Чен, или как его там зовут, все еще оставался в Кингстоне и по-прежнему ездил в общественном транспорте, в конце концов они его найдут.

«В конце концов». Она снова села на диван и потерла глаза под очками. «Если он все еще в Кингстоне и по-прежнему ездит в общественном транспорте».

А если нет?

Что, если он швырнул тело ее матери в машину и шустро смотался отсюда? Он мог покинуть не только город, но и вообще страну. ДоШтатов отсюда — рукой подать, и при таком интенсивном движении вероятность, что его машину осмотрят на таможне, пренебрежимо мала. Он мог сейчас находиться где угодно.

Но среди других аналогичных трупов в похоронном бюро он намеренно дожидался тела ее матери. Именно ее. Так что с гораздо большей уверенностью можно было полагать, что он находится где-то поблизости.

Стало быть, вопрос заключается в том, кто и где. А значит, следует и дальше собирать всю информацию, какую только возможно.

Вики сжала пальцами заднюю часть шеи, пытаясь ослабить напряжение, сковавшее плечи в монолитные ледяные блоки, потом снова нагнулась над кофейным столиком, не заботясь о том, что в этой кухне могла устроиться и поудобнее. Аккуратно отодвинув на самый край стопку листов с записями о Томе Чене, она разложила перед собой на столике содержимое папки, полученной от доктора Фридман. Кто, и где, и когда, и даже как; у нее были все данные — целые листы бумаги с заголовками черным фломастером на каждой странице. Только страница с вопросом почему оставалась незаполненной. Почему похищено тело? Почему похищено тело именно ее матери?

Почему она не сказала мне, что больна настолько серьезно?

Почему я не ответила на телефонный звонок?

Почему я не позвонила ей?

Почему меня не было рядом с ней, когда она во мне нуждалась?

Карандаш треснул у нее в пальцах, и этот звук заставил женщину снова опереться на спинку стула — сердце ее громко колотилось. Эти вопросы не были частью расследования. И по этой причине следует отложить их «на потом», когда она вернет свою мать. Прижав оправу на переносице левой рукой, Вики изо всех сил старалась снова овладеть собой. Ее мать нуждалась в ее силе.

И вдруг до нее донесся запах материнских духов, ее косметики и геля для душа; они обволокли нос и рот патиной прошлых лет. Вжимая правый кулак под ложечку, она пыталась справиться с нахлынувшей тошнотой. Обычные шумы в квартире выступили на передний план. Двигатель холодильника набирал обороты со звуком взлетающего вертолета, а постоянно текущий кран в ванной эхом отражался от фарфоровой раковины. Случайная машина, набирая скорость, пронеслась по улице, и что-то прошуршало по гравию на автостоянке.

С увеличением расстояния звуки затихали, но шаркающие шаги по расшатанным плитам пешеходной дорожки не смолкли. Вики нахмурилась, почти благодарная за возможность отвлечься.

Возможно, это был Селуччи, возвращавшийся из лавки, торговавшей рыбой и овощами по другую сторону улицы; его шаги звучали как-то непривычно, потому, наверное... ну, потому, что и он, и Генри, оба чувствовали себя неловко в ее присутствии, с тех пор как прибыли сюда, не поставив ее об этом в известность. И дело было вовсе не в том, что она не одобряла их желания помочь, ведь она, говоря по правде, была им признательна, просто ей хотелось вдолбить в их одинаково безнадежно тупые головы, что она и сама может позаботиться о себе.

Что-то промелькнуло в окне гостиной.

Вики выпрямилась. Большие окна полуподвальной квартиры ее матери всегда были искушением для соседских ребятишек, так что это не слишком ее удивило. Встав с дивана, женщина включила торшер с тремя стоваттными лампочками, которых было достаточно, чтобы сверкающий белый свет, заливший гостиную, пробился сквозь ночную темень, и она смогла разглядеть маленьких вандалов прежде, чем те успеют удрать.