Только в самолете маленько подостыл.
Мысли закрутились вокруг встречи с Жуковым и Василевским. Так и не понял, зачем вызывали. Попросили доложить о том, как планировали атаку на танковый батальон, как осуществлялось прикрытие, уничтожение средств ПВО, как считали потребность боекомплекта. Как-как! Да никак! Повесили все, что было и полетели! Но не говорить же об этом Жукову с Василевским. Пришлось обстоятельно докладывать, расписывая каждый шаг, каждое решение.
Вообще, вся эта операция, за которую он получил Орден Кутузова — огромная авантюра, вызванная безысходностью! Не было у них времени на планирование! На зенитки кинули штурмовики и часть истребителей с эрэсами, от «люфтов» вертолеты прикрывала группа Васи Сталина. А чтоб немцы не особо суетились в небе, по аэродромам нанесли предупреждающие бомбовые удары. Да и не ждали фрицы такой прыти от вертушек. Зимние удары уже подзабылись. Да и проводились они на Западном и Ленинградском фронтах. А здесь на юге привыкли немцы, что вертолеты используются только как средства эвакуации раненых с передка. Вот и недооценили, не приняли вовремя меры. И то потери составили треть эскадрильи. Пусть Жуков с Василевским считают такой размен вполне приемлемым, генералы мыслят другими категориями, а для Сашки каждый не вернувшийся экипаж незаживающая рана на душе. И лучше так, чем становится бездушной военной машиной. Но все-таки интересно, что замышляют в Генштабе? Неспроста же это жу-жу с вызовом к Василевскому.
— Садимся, товарищ подполковник, — выглянул из кабины штурман и словно в подтверждение его слов внутренности знакомо подпрыгнули к горлу, и заложило уши. Сашка выглянул в иллюминатор. По стеклу тонкими линиями размазывались капельки дождя. Кавказ встречал их мелким противным дождем, но в пределах минимума [530] .
Самолет, тяжело переваливаясь на грунте, поднимая за собой водяную мутную взвесь и наматывая на шасси жирную грязь и траву, покатился по земле. То, что они не ошиблись и сели действительно на аэродром, можно было догадываться лишь по обвисшему под дождем грязному полосатому чулку и притулившемуся к глиняной мазанке видавшему виды АИР-6, чем-то похожему на немецкий Шторх, рядом с которым паслась пятнистая крутобокая корова, сейчас испуганно убегающая в сторону полей, раскинувшихся за мазанкой.
Сашка с уважением подумал о штурмане. В таких метеоусловиях вывести самолет на едва заметную практически не используемую площадку задача не тривиальная. Когда-то в середине двадцатых годов этот аэродром использовался 9-ым авиаотрядом Северокавказского военного округа, потом, когда отряд перебросили в Грозный, здесь стали не частыми гостями самолеты Ставропольского отряда ГВФ, один из которых, видимо, так и остался тут.
Судя по заполошно выскочившим из домика людям, появление на их забытом всеми аэродроме ПС-84 стало огромной неожиданностью. Самолет подрулил поближе и встал рядом с АИР-ом. Трое местных выстроились рядком и, переминаясь с ноги на ногу, ждали, когда появится высокое начальство. Ну а кто еще может прилететь к ним на таком большом самолете? Не фельдшер же из Орджоникидзе! Он если и поедет, то никак не на самолете, а на старой скрипучей телеге запряженной дряхлой клячей. Тут и службу-то несли постольку поскольку, потому что весной сорок первого года здесь сел и не смог взлететь самолетик гражданского авиаотряда. Чтоб станичная детвора не растащила казенное имущество к нему приставили старика Джимарова с берданкой времен русско-турецкой войны, назначив его «вохрой» с окладом в семьдесят рублей и, выдаваемым раз в неделею, сухим пайком. Только вот с июля ни оклада ни пайка старик не получал, но службу нес исправно. Потому как вся эта умная бухгалтерия для начальников в Орджоникидзе, а имущество вот оно, стоит без пригляда, а это не порядок. Из Ставрополя, вернее с тридцать пятого года Ворошиловска обещали прислать механиков для ремонта, но так и не прислали. Забыли, наверное. Вот и приходилось товарищу Джимарову охранять самолет по собственной инициативе. Да и пусть. Главное, что он при деле. А дома все равно делать нечего. Старуха его лет семь как умерла, дети поразъехались. Раньше, еще до войны, приезжали проведать старика. А теперь какие поездки? Сыновья и старшие внуки воюют, дочери и невестки в эвакуации. Звали его с собой в далекую Алма-Ату. Да куда он поедет? Здесь он родился, здесь вырос, отсюда ушел на первую мировую, потом воевал в Гражданскую в отряде земляка Хаджи́-Мура́та Дзарахо́хова [531] , потом вернулся домой в Бесланыкау, теперь Иристон [532] . Вот нечего людям делать — все переименовывают, переименовывают. Чем плохи были старые названия? Ворчлив стал старик с годами. Здесь похоронены его предки, жена, двое детей. Нет! Не уедет он отсюда! Тут умирать будет! Да и не бросать же этих двух старых пней. Джимаров покосился на своих дружков-товарищей Георгия Цаголова, да Акима Гаголова, вместе с которыми прошел Империалистическую, а потом и Гражданскую. А сейчас они скрашивали его одиночество на заброшенном аэродроме. Аким заодно и корову свою сюда на выпас пригонял. А что, все под присмотром животина. Хотя, окажись она без присмотра, ничего с ней не случилось бы. Испокон веков не было у них тут воровства, а волков еще в прошлом веке в окрестностях повыбили.
Старики настороженно смотрели на огромную серебристую машину, остановившуюся напротив них. Видать большое начальство приехало. Надо бы поселковый совет предупредить, но не по уважению, старикам бегать к молодым, пади сами с глазами, увидят, что гости прилетели. Знать бы еще, что им тут понадобилось. Ничего хорошего от новых людей старики не ждали. Сейчас наведут тут своих порядков и улетят к себе в Москву или откуда они там прибыли, а им здесь оставаться, расхлебывать. Тут и так-то обстановка, как порох, поднеси спичку — полыхнет. Одним словом — Кавказ. Испокон веков в этом бурлящем котле кипела гремучая смесь из народов, религий, интересов далеких империй, тянущейся столетиями кровной мести и такой же долгой, многовековой дружбы кланов, тейпов, родов, семей. А рядом вечно мятежная Чечня, где с приближением немцев снова подняли голову лихие люди. Да и у них здесь хватает всяких бандитов, милиция с ног сбивается, воюя с бандами и бандочками. Своя война, не такая, как на передовой, но не менее кровавая.
Винты остановились, открылась дверца, из проема, звякнув металлом, вывалилась лестница, и на землю, не пользуясь ступеньками, выпрыгнул паренек с подполковничьими погонами, полной грудью наград и двумя полосками за ранения. Совсем мальчишка. Только вот лицо в шрамах да голова седая. И жесткий взгляд человека, видевшего смерть и боль, привыкшего командовать и нести ответственность за свои решения. Старик Джимаров подумал, что он гордился бы таким сыном или внуком.
— Здравствуйте, дедушки, — уважительно поздоровался парень, слегка склонив голову, — А не скажете, как мне от вас до Зильги добраться?
Деды оказались колоритными. В длинных, немного не достающих до голенищ мягких сапог, черных черкесках с газырями, папахах, из-под которых настороженно сверкали не потерявшие молодого блеска глаза. Опоясанные ремнями с кинжалами. У одного из стариков, на плече висит исторического вида ружье. Они словно сошли с картинки из учебника истории или книжки Лермонтова. А еще оказались они любопытными и подозрительными. Все расспрашивали кто, к кому и зачем? И лишь узнав, что Сашка приехал к Харуевым, навестить родителей погибшего фронтового друга и вручить им Звезду Героя Советского Союза, переданную лично товарищем Сталиным, успокоились и оттаяли. А тут из поселка подоспела и местная власть в виде однорукого председателя сельского совета лет тридцати, представившегося Прангом, но попросившего называть его Пашей и милиционера сержанта Ивана Чеботаря. Между дедами и представителями власти возникла небольшая перепалка, по поводу кому везти прибывшего гостя в Зилгэ, так поселок называли тут. Победили деды и один из них, дед Аким, пошел запрягать лошадь в телегу. Автомобилей тут отродясь не было. Ну а председатель пообещал устроить на постой экипаж, пока Сашка будет гостить у Харуевых. Правда, участковый хотел тоже поехать, утверждая, что не спокойно сейчас в окрестностях. Но и тут деды проявили норов.